История изменений

Ок)

Насчет вашего диалога с Диким, про столбы.

И насколько твоя революционная сознательность позволяет тебе жестить во имя светлого будущего? Есть какой-то предел, типа «запрещаторов запретим, но вешать на столбах не будем»?

Я вот думаю что в воображаемых ситуациях люди приписывают себе бОльшую жестокость, чем им свойственна. Потому что в воображении легко убедить себя, что ты имеешь дело с неким абсолютным злом.

У Козьмы Пруткова есть стихотворение «Древней греческой старухе, как если б она домогалась моей любви». Герой стихотворения, стильный мужчина и кавалер, никак не может поверить в происходящее — в то, что эта поганая воображаемая старуха, с которой сыплется штукатурка засохших румян, действительно лезет к нему — к нему! — за любовной лаской. Смешно это потому, что ситуация изначально фарсовая — никакой старухи нигде, кроме как в воспаленном воображении Пруткова, не было. Но этой старухе еще повезло — ее просто отшили, дав ей как следует прочувствовать всю отвратность ее воображаемого тела. Другой воображаемой старухе повезло гораздо меньше. Сначала ее заставили заниматься ростовщичеством и вытягивать из бедных людей последние портсигары, а потом взяли и к-а-к долбанули воображаемым топором по воображаемой косичке.

Больше всего меня поражает человеческая (и своя собственная) способность испытывать настоящую — с выделением адреналина и сжиманием кулаков — ненависть по воображаемому поводу. Если я начну считать своих старух, то выяснится, что я воображаемый военный преступник. Но, сколько бы воображаемых старух я ни перебил, я никогда не делал зла в тот момент, когда я его делал.

И не я один. Весь Голливуд тоже. Этот принцип лежит в основе всех «крутых боевиков». Нормальный человек не способен испытать ненависть, не убедив себя, что он испытывает ее ко злу. Это хорошо понимают кинематографисты ужасов и писатели боевиков — именно поэтому перед тем, как какой-нибудь жан-клоп вам дам начинает крушить черепа, зрителям долго и терпеливо объясняют, с какими суками жан-клоп имеет дело, так что от праведной ненависти у них сами собой начинают сжиматься кулаки. Но изнутри ненависть всегда выглядит праведной, даже у Ленина, Гитлера или банкира, которому не дают нормально прокрутить шахтерский триллион. А ненависть, которой не удается найти для себя праведного обоснования, оборачивается вовнутрь и превращается в стыд.

Лучшая возможная реакция на замеченную в себе ненависть — это спросить себя: «А была ли старуха?» В девяноста девяти случаях из ста выясняется, что ее не было.

http://pelevinlive.ru/10

Ок)

Насчет вашего диалога с Диким, про столбы.

И насколько твоя революционная сознательность позволяет тебе жестить во имя светлого будущего? Есть какой-то предел, типа «запрещаторов запретим, но вешать на столбах не будем»?

Я вот думаю что в воображаемых ситуациях люди приписывают себе бОльшую жестокость, чем им свойственна. Потому что в воображении легко представить, что ты имеешь дело с неким абсолютным злом.

У Козьмы Пруткова есть стихотворение «Древней греческой старухе, как если б она домогалась моей любви». Герой стихотворения, стильный мужчина и кавалер, никак не может поверить в происходящее — в то, что эта поганая воображаемая старуха, с которой сыплется штукатурка засохших румян, действительно лезет к нему — к нему! — за любовной лаской. Смешно это потому, что ситуация изначально фарсовая — никакой старухи нигде, кроме как в воспаленном воображении Пруткова, не было. Но этой старухе еще повезло — ее просто отшили, дав ей как следует прочувствовать всю отвратность ее воображаемого тела. Другой воображаемой старухе повезло гораздо меньше. Сначала ее заставили заниматься ростовщичеством и вытягивать из бедных людей последние портсигары, а потом взяли и к-а-к долбанули воображаемым топором по воображаемой косичке.

Больше всего меня поражает человеческая (и своя собственная) способность испытывать настоящую — с выделением адреналина и сжиманием кулаков — ненависть по воображаемому поводу. Если я начну считать своих старух, то выяснится, что я воображаемый военный преступник. Но, сколько бы воображаемых старух я ни перебил, я никогда не делал зла в тот момент, когда я его делал.

И не я один. Весь Голливуд тоже. Этот принцип лежит в основе всех «крутых боевиков». Нормальный человек не способен испытать ненависть, не убедив себя, что он испытывает ее ко злу. Это хорошо понимают кинематографисты ужасов и писатели боевиков — именно поэтому перед тем, как какой-нибудь жан-клоп вам дам начинает крушить черепа, зрителям долго и терпеливо объясняют, с какими суками жан-клоп имеет дело, так что от праведной ненависти у них сами собой начинают сжиматься кулаки. Но изнутри ненависть всегда выглядит праведной, даже у Ленина, Гитлера или банкира, которому не дают нормально прокрутить шахтерский триллион. А ненависть, которой не удается найти для себя праведного обоснования, оборачивается вовнутрь и превращается в стыд.

Лучшая возможная реакция на замеченную в себе ненависть — это спросить себя: «А была ли старуха?» В девяноста девяти случаях из ста выясняется, что ее не было.

http://pelevinlive.ru/10