История изменений

кого-то могут оскорблять

Когда я был маленьким, слово «голубой» означало цвет. И ничего кроме цвета. Голубое небо, голубая чашка, голубые ели.

А нынче ты уже думаешь, прежде чем восхитительно и мечтательно сказануть:
-- Какое голубое небо!

Доходит до того, что вполне взрослые люди, и вроде бы солидные, вполне могут, когда ты нечаянно припрёшься пред их светлые очи, решив вдруг по доброте душевной поздравить с чем-нибудь важным и значимым, огорошить, как серпом по одному месту, таким:
-- А я с тобой не буду обниматься, а то скажут, что мы голубые.

ДБ, конечно. И ты такой вначале как бы крутишь мысленно пальцем у виска, но на всякий случай отползаешь в сторону. А потом вдруг замечаешь, что становишься излишне тщательным, скрытым и осторожным чистоплюем. Чтобы какой-нибудь, такое же точно «облако в штанах», не сказал что-то такое, отчего сразу расхочется совершать искренние чистые поступки: дарить цветы любимым и петь серенады под их балконами.

Серость побеждает.

кого-то могут оскорблять

Когда я был маленьким, слово «голубой» означало цвет. И ничего кроме цвета. Голубое небо, голубая чашка, голубые ели.

А нынче ты уже думаешь, прежде чем восхитительно и мечтательно сказануть:
-- Какое голубое небо!

Доходит до того, что вполне взрослые люди, и вроде бы солидные, вполне могут, когда ты нечаянно припрёшься пред их светлые очи, решив вдруг по доброте душевной поздравить с чем-нибудь важным и значимым, огорошить, как серпом по одному месту, таким:
-- А я с тобой не буду обниматься, а то скажут, что мы голубые.

Дб, конечно. И ты такой вначале как бы крутишь мысленно пальцем у виска, но на всякий случай отползаешь в сторону. А потом вдруг замечаешь, что становишься излишне тщательным, скрытым и осторожным чистоплюем. Чтобы какой-нибудь, такое же точно «облако в штанах», не сказал что-то такое, отчего сразу расхочется совершать искренние чистые поступки: дарить цветы любимым и петь серенады под их балконами.

Серость побеждает.

кого-то могут оскорблять

Когда я был маленьким, слово «голубой» означало цвет. И ничего кроме цвета. Голубое небо, голубая чашка, голубые ели.

А нынче ты уже думаешь, прежде чем восхитительно и мечтательно сказануть:
-- Какое голубое небо!

Доходит до того, что вполне взрослые люди, и вроде бы солидные, вполне могут, когда ты нечаянно припрёшься пред их светлые очи, решив вдруг по доброте душевной поздравить с чем-нибудь важным и значимым, огорошить, как серпом по одному месту, таким:
-- А я с тобой не буду обниматься, а то скажут, что мы голубые.

Дб, конечно. И ты такой вначале как бы крутишь мысленно пальцем у виска, но на всякий случай отползаешь в сторону. А потом вдруг замечаешь, что становишься излишне тщательным, скрытым и осторожным чистоплюем. Чтобы какой-нибудь, такое же точно «облако в штанах», не сказал что-то такое, отчего сразу расхочется совершать искренние поступки: дарить цветы любимым и петь серенады под их балконами.

Серость побеждает.

кого-то могут оскорблять

Когда я был маленьким, слово «голубой» означало цвет. И ничего кроме цвета. Голубое небо, голубая чашка, голубые ели.

А нынче ты уже думаешь, прежде чем восхитительно и мечтательно сказануть:
-- Какое голубое небо!

Доходит до того, что вполне взрослые люди, и вроде бы солидные, вполне могут, когда ты нечаянно припрёшься пред их светлые очи, решив вдруг по доброте душевной поздравить с чем-нибудь важным и значимым, огорошить, как серпом по одному месту, таким:
-- А я с тобой не буду обниматься, а то скажут, что мы голубые.

Дб, конечно. И ты такой вначале как бы крутишь мысленно пальцем у виска, но на всякий случай отползаешь в сторону. А потом вдруг замечаешь, что становишься излишне тщательным, скрытым и осторожным чистоплюем. Чтобы какой-нибудь такое же точно «облако в штанах», не сказал что-то такое, отчего сразу расхочется совершать искренние поступки: дарить цветы любимым и петь серенады под их балконами.

Серость побеждает.

кого-то могут оскорблять

Когда я был маленький, слово «голубой» означало цвет. И ничего кроме цвета. Голубое небо, голубая чашка, голубые ели.

А нынче ты уже думаешь, прежде чем восхитительно и мечтательно сказануть:
-- Какое голубое небо!

Доходит до того, что вполне взрослые люди, и вроде бы солидные, вполне могут, когда ты нечаянно припрёшься пред их светлые очи, решив вдруг по доброте душевной поздравить с чем-нибудь важным и значимым, огорошить, как серпом по одному месту, таким:
-- А я с тобой не буду обниматься, а то скажут, что мы голубые.

Дб, конечно. И ты такой вначале как бы крутишь мысленно пальцем у виска, но на всякий случай отползаешь в сторону. А потом вдруг замечаешь, что становишься излишне тщательным, скрытым и осторожным чистоплюем. Чтобы какой-нибудь такое же точно «облако в штанах», не сказал что-то такое, отчего сразу расхочется совершать искренние поступки: дарить цветы любимым и петь серенады под их балконами.

Серость побеждает.

кого-то могут оскорблять

Когда я был маленький, слово «голубой» означало цвет. И ничего кроме цвета. Голубое небо, голубая чашка, голубые ели.

А нынче ты уже думаешь, прежде чем восхитительно и мечтательно сказануть:
-- Какое голубое небо!

Доходит до того, что вполне взрослые люди, и вроде бы солидные, вполне могут, когда ты нечаянно припрёшься пред их светлые очи, решив вдруг по доброте душевной поздравить с чем-нибудь важным и значимым, огорошить, как серпом по одному месту, таким:
-- А я с тобой не буду обниматься, а то скажут, что мы голубые.

Дб, конечно. И ты тако вначале как бы крутишь мысленно пальцем у виска и на всякий случай отползаешь в сторону. А потом вдруг замечаешь, что становишься скрытым и осторожным. Чтобы какой-нибудь такое же точно «облако в штанах», не сказал что-то такое, отчего сразу расхочется совершать искренние поступки: дарить цветы любимым и петь серенады под их балконами.

Серость побеждает.